Призванный на помощь доктор Пратт застал у Ловкинзов гробовщика Генри; хозяин лежал на кровати в своей спальне взгляд его был неподвижен, на губах застыла пена. Старик Пратт засуетился, осмотрел больного по всем правилам, а затем многозначительно покачал головой и объявил Софи, что ее постигла тяжкая утрата: самый близкий и дорогой ей человек безвременно отошел в лучший мир. Насчет лучшего мира он, ясное дело, загнул — где это видано, чтоб от трактирных ворот человек прямиком попадал к вратам рая.
Софи, как положено в таких случаях, слегка всплакнула, но — вкрадчиво шепчут рассказчики — нельзя сказать, чтобы слишком уж опечалилась. Бельмоуз же лишь улыбнулся: похоже, его позабавило, что он — заклятый враг Томаса Ловкинза — теперь единственный из всех мог ему быть хоть чем-то полезен. Генри прокричал старику Пратту в то ухо, которым он еще слышал, что надо бы поспешить с погребением, поскольку клиент, мол, не в лучшей форме. С пьяницами вроде него всегда хлопотно; любая задержка при отсутствии самого необходимого оборудования тотчас скажется на внешности трупа, не говоря уже про запах, что вряд ли устроит скорбящих по покойному родных и близких. Доктор на это пробормотал, что благодаря своим возлияниям Том, наверное, уже при жизни насквозь проспиртовался; однако Бельмоуз стал убеждать его в обратном, попутно похваляясь своим мастерством в похоронных делах и новейшими методами, которые он изобрел, ставя опыты на животных.
На этом самом месте шепот рассказчиков — и без того не очень-то вразумительный — переходит в свербящий свист. Дальше повествование ведет не начинающий его обычно Эзра Давенпорт и не Лютер Фрай, если он подменял приболевшего Эзру — зимой он часто простужается, — дальше продолжает старик Уилмер: вот уж кто умеет исподволь, вкрадчивым голосом нагнать на слушателей страху. Но стоит оказаться поблизости дурачку Джонни Дау, как рассказчик замолкает - жителям Тихой Заводи не нравится, когда Джонни пускается в чересчур долгие разговоры с чужаками.
|