Я помню эти головы, помню застывшие выпученные глаза – глаза, которые ярко отражали весь ужас и безумие зловещей вселенной, всю печаль, грехи, страдания, тщетные надежды и невыполненные желания, тревоги, ненависть и боль всех эпох с начала времен; глаза, светившиеся всеми мучениями проклятых душ из вечно пылающих адов.
И когда я пристально вглядывался вдаль этих голов, моему воображению явился еще один глаз; единственный глаз, светившийся теми же эмоциями.
Но этот глаз столь поразил мой разум, что видение скоро прошло. Зажатая в когтях таинственной силы, группа обреченных затягивалась в море; их молчаливые крики и невысказанные мольбы были доступны лишь демонам черных волн и ночного ветра.
А затем взбесившееся небо разорвалось вспышкой, сопровождавшейся чудовищным грохотом поистине сатанинской ярости, так что даже недавний гром показался тихим звуком. Посреди яркого ослепляющего света, испускаемого нисходящим огнем, голос небес наполнился всеми богохульствами ада и смешался с агонией раскатов грома в едином апокалиптическом, разрывающем планету циклопическом грохоте. Таким был конец бури, когда с загадочной внезапностью прекратился дождь, и луна вновь бросила свои бледные лучи на странно успокоившееся море.
Больше не было никакой цепочки человеческих голов. Спокойствие опустевших вод нарушала только постепенно затухающая рябь, которая, казалось, была следствием водоворота далеко за полоской лунного света, откуда первоначально донесся странный вопль. Когда я смотрел на ту призрачную дорожку серебристого блеска, мое воображение было воспалено до безумия, а все чувства, напротив, болезненно притуплены. И в тот момент в мои уши со стороны моря, из каких-то тайных бездонных глубин, просочилось слабое эхо зловещего смеха.
|