Еще через некоторое время с небес хлынул бешеный ливень; капли дождя били в окна с таким неистовством, что, казалось, еще немного – и стекла не выдержат их жуткого натиска.
Хозяин дома не обратил ни малейшего внимания на разгул стихии и одарил меня еще одной улыбкой.
– Я рад видеть вас в стенах этого дома, – произнес он в ответ.- Боюсь только, что не смогу быть гостеприимным хозяином в полном смысле этого слова. Видите ли, я прихрамываю на одну ногу, так что, скорее всего, вам придется поухаживать за собой самому. Если вы проголодались, ступайте на кухню. Там вы найдете уйму всякой еды – думаю, это в какой-то мере скрасит отсутствие должного обхождения с моей стороны. В продолжение всей этой тирады он не сводил с меня глаз, и эта его манера, в сочетании с мягкими интонациями и приятным тембром голоса, оказала на меня успокаивающее, почти гипнотическое воздействие. Впрочем, нечто в его голосе показалось мне странным – может быть, легкий, практически незаметный акцент, – хотя для иностранца речь его была беглой и достаточно изысканной. Поднявшись во весь свой внушительный рост, он медленно заковылял к двери, и я с удивлением уставился на его мускулистые, поросшие густым волосом руки – настолько же мощные, насколько изящными и хрупкими были завершавшие их кисти.
– Идемте! – предложил он. – И возьмите с собою лампу. Я как раз собирался на кухню. Я последовал за ним в гостиную. Миновав ее, мы очутились в небольшом помещении, которое, судя по всему и было кухней – у стены располагался буфет, а в углу лежала охапка дров. Огонь в печи разгорелся довольно скоро. Я сказал хозяину, что могу приготовить ужин на двоих, но он вежливо отказался разделить со мной трапезу.
– Извините, в такую духоту не могу есть решительно ничего, – сказал он. – К тому же я немного перекусил незадолго до вашего прихода. Отужинав в одиночестве и помыв за собой посуду, я некоторое время сидел, задумчиво попыхивая трубкой.
|